Дед Ваня

Кыркандской девушке Маше Ваня – цыганенок из деревни Лущево - совсем не нравился. Слишком черный какой-то, да и нагловатый. Почти каждый вечер в Кырканду повадился, а это 7 км надо пробежать. Никак наедине с подружкой на вечерках не останешься, все под ногами путается. Подруги договорились, что пока еще несостоявшийся кавалер к ним опять за прясницу подсядет, они пукнут, лущевец и отстанет. Потом про этот уговор Ваня узнает и всю жизнь будет корить жену, что она с подружками так над ним посмеялась.

Маша выросла без родителей, уступила назойливому ухажеру и в 1897 году стала его женой. И ни разу в жизни об этом не пожалела. В семье Ивана Яковлевича и Марии Ксенофонтовны Поповых родится семеро детей: 5 дочерей и 2 сына: Ольга, Петрик, Катя, Надя, Анна, Настя, Виталий, а потом будет 34 внука.
Отец Ивана Яков Попов был настоящим цыганом, и было у него еще два сына ­ Александр и Пашка. Охота была их общей страстью. Она помогала жить в хорошем достатке, лучше всех в деревне Лущево. В тайге построили охотничью избушку, в которой, бывало, проживали неделями. Брали на охоту и младшего Ваню ­ пусть учится.
Александр ­ Санко был женат на девушке из Петербурга. Имени ее деревня толком и не знала, все Петеряна да Петеряна, а потом тетка Петеряна. Когда на промысел охотничий уходили все мужчины семьи, она руководила деньгами, торговлей. До революции частенько в деревеньку купцы за пушниной приезжали.
Уходя однажды в лес, свекор наказал невестке, за какие связки лисьих шкур сколько просить: вот за эту 100 рублей, за вторую ­ 150. Была еще одна ­ единственная шкура, необыкновенная ­ голубая лисья. И такое на свете бывает. Но обычно Яков не разрешал ее продавать. Петеряна удачно сбыла обе связки и решила предложить голубую. Приезжие оторопели от увиденного. Боясь продешевить, женщина сказала, что сбегает к деверю справиться о цене. Подсмотрела, что мужчины вцепились в шкуру, отнимая ее от друг друга и говоря, что даже тысячу бы не пожалели за нее. Тогда Петеряна зашла в избу и сказала, что меньше чем за 900 рублей не отдаст. Сначала скупщики отговаривались, что дорого, но потом согласились. Свекор одобрил торговлю невестки, остался доволен.
Сразу после революции братья разделились. Иван женился, стал охотничать один. Возил свою пушнину на лошади в Устюг. Привозил оттуда сахар, белую муку, калачи и всегда ведерную бочку селедки. Со всей деревни приходили к Попову, чтобы помакать кусочком хлеба в рассол селедочный.
Дочь Ольга была старшей у Ивана и Марии, родилась в 1898 году. Стала и его первой помощницей в охотничьих делах. Бывало, отец ее отправлял с братом в Устюг поторговать пушниной. И в тот раз проводил. Удачно продав, выручили немалые деньги. Петрик уговорил сестру потратить все. Выбрали в городском магазине янтари, алый китайский шелк, репсовый китайский платок – опояску. Дочь Ольги Ивановны, Дина Васильевна Абрамова, 1926 года рождения, недавно подарила этот бесценный экспонат размером 120 на 80 см в музей нашей библиотеки.
А Петрик выбрал в посудной лавке таз в баню вместо шайки и эмалированное ведро. Все деньги издержали. А еще Ольга приобрела себе перстень, на котором были выбиты две буквы: А.П. ­ Александра Попова (это Ольга). Дома отец Иван попросил выложить деньги на стол, на что дочь ответила: «Все татенька издержала». Татенька слова больше не сказал, залез на полати, двое суток там лежал ­ не ел, не пил. Мария и так, и сяк к нему ­ молчит. Потом муж голос подал ­ закряхтел и начал вставать с печи. Все вздохнули облегченно. И больше никогда об этом случае не вспоминали, слова ругательного не было сказано.
Некоторое время назад внучка Ивана Яковлевича Попова Дина Васильевна Абрамова принесла мне в музей библиотеки очень старенькую фотографию, на которой изображен дедушка с бородой. На обратной стороне я прочитала: «Иван Яковлевич Попов из деревни Лущево, жил 91 год, известный на Устье охотник». А еще ранее в нашем музее появился бесценный экспонат ­ лыжи, изготовленные в 1904 году. На этикетке я написала: «Лыжи принадлежали Попову Ивану Яковлевичу из деревни Лущево. На них он охотился на медведей, убив рогатиной 40 штук». И вдруг поняла, что это один и тот же человек. Мне захотелось узнать о его жизни.
Лыжи ­ маленькое чудо нашего музея. Их длина составляет 1 м. 80 см. Подкладка, на которую ставится нога в юксу, ­ металлическая, чтобы нога не скользила. Юксы из кожи домашнего изготовления. На носках лыж имеются деревянные кружочки, на которые накидывались петельки ­ веревки, когда хозяин тащил их за собой. А когда нужно было надеть лыжи на ноги, веревочки снимались. Лыжи поношенные, они работали десятки лет. Трещины на них Иван Яковлевич сшил кожаной дратвой, где­то схватил железной заплаткой. И именно на этих лыжах Попов убил рогатиной около четырех десятков медведей.
Когда шла Великая Отечественная война, дочери Ольге, живущей в Дмитриево, приходилось особенно туго. Муж был репрессирован (об этом я рассказала в статье «Возвращенное имя»). Она одна воспитывала семерых детей. В доме частенько не было даже кусочка хлеба, и внучки Гея (Гея Васильевна Абрамова, 1930 года рождения, проживает в настоящее время в п. Мирный, МО «Лихачевское») и Дина пробегали по 10 км. из Дмитриева в Лущево к деду и бабушке, чтобы поесть. И всегда помогали им по хозяйству: мыли полы, копали картошку, чистили грядки. Гея Васильевна помнит, как будучи в 1943 году в гостях в д. Лущево, увидела, как дед с сыном Виталием притащили из леса огромную медвежью шкуру. Потом рассказали, как им удалось убить зверя. Виталий выганивал его, а из берлоги выползла и встала на задние лапы разъяренная медведица. В это время Иван Яковлевич и воткнул ей в пасть рогатину. Охотникам пришлось сильно повозиться.
Сын Виталий Попов уже воевал на фронте Великой Отечественной. Был ранен. После госпиталя вернулся в Лущево, работал бригадиром в колхозе «Труженик». Но был снова призван в армию, «погиб геройски» – написано в похоронке. ­
-В печи у бабушки и дедушки всегда стоял горшок с мясом, ­ рассказывала мне Гея Васильевна, ­ пришла как­то в гости бабка Митиха, при ней горшок не вытащили. Ждали, когда соседка уйдет, потом только мясо съели.
В Лущево много было охотников, но лицензии имели не все. Как­то поймал Иван лосиху, разрубил в лесу. Сколько мог, унес, остальное мясо спрятал. Через некоторое время пошел за ним и из­за дерева увидел, как мужики уже раскладывают его по своим мешкам. Идя на охоту, Иван Яковлевич надевал домотканую льняную верховицу, пестерь обычно не брал, он мешал при хотьбе через густой ельник. Надевал на плечи крошни, которые тоже есть в музее библиотеки, правда, принадлежали они другой семье. Попов был оформлен в районной охотничьей артели, и по старости ему назначили «охотничью» пенсию. В колхозе он никогда не работал.
Иван Яковлевич был не только замечательным звероловцем, но и известным в Дмитриевской округе лекарем людей и животных. К нему шли все больные: обожженные, чесоточные, с зубной болью. Никогда никому не отказывал. Была у лекаря чудодейственная мазь, состав которой помнит его внучка Гея Васильевна. Дед варил в котле махорку, скипидар и смолу. Получалась черная душная жидкость, которая в 10­литровой бутыли стояла всегда около дверей в углу. Внучка брата Ивана Яковлевича Павла, Валентина Ивановна Попова из Архангельска рассказала, как вылечил у нее острую зубную боль дед Ваня. К ее удивлению, зуб почти мгновенно перестал болеть, а вскоре весь раскрошился.
За всю свою долгую жизнь единственный раз Иван Яковлевич пожалел, что согласился лечить. В 1937 году к нему привели лошадь из колхоза «Труженик», у которой уже пена шла изо рта. Ведь понимал, что у нее падучая болезнь, не вылечить, поздно уже, но согласился. Лошадь сдохла, а его посадили в тюрьму, этапировав в Устюг. Целый год не был дома. Очень скучал по лесу. Выбраться из тюрьмы помог сокамерник. Попов рассказал о своей беде, а тот, освободившись, написал апелляцию, чтобы дело пересмотрели. Но не только это повлияло: Иван лечил сокамерников, конвоиры обращались и даже тюремное начальство.
Человек, который жил простором, природой, чистым воздухом, охотой, на крыльях летел домой, в Лущево. Непривычен он стал для родных, деревенских – похудевший, безбородый, но все такой же добрый дедушка для Дины и Геи. Они просили, чтобы обязательно снова у деда выросла борода.
Иван был очень хозяйственным, родные говорили, что скуповат. А он, посмеиваясь, отвечал: «Скупость – не глупость». В большом хозяйстве Поповых было два амбара. Они до сих пор стоят – древние, для нынешних времен даже величественные. От одного амбара дед всегда носил ключ на шее. В нем в годы войны хранился запас спичек, мыла, соли. Сюда никто, кроме хозяина, не входил. Ну, а во втором была всякая всячина, а внизу, в погребе, на льду всегда стояло ведерко с березовым соком, который Иван Яковлевич очень любил.
Домашнюю работу он не делил на мужскую и женскую. Если жене нездоровилось, надевал платок, сарафан и сам доил корову.
Молоко парное в этой семье наливали из кринки в блюдце, минуя стакан. К стакану относились с большим уважением. Не могли допустить, чтобы он раньше времени затемнел от молока. Его не вытирали, а «запруживали» на дощечку и ставили за печь, чтобы таким образом стакан высыхал. Единственное, что делал только хозяин в семье – это резал хлеб и крошил на доске уже сваренное мясо, чтобы разделить его по тарелкам.
Иван Яковлевич был добрым, не злым человеком. Бывало, высмотрят его «морды» в речке, выкинут на берег, они рассохнутся. Родные говорят ему: «Ты же знаешь, кто это сделал. Сделай тем плохо». А он отвечал: «На плохое не надо отвечать плохим. На худо нельзя делать, сам заболеешь».
Из всех своих детей больше жалел старшую Ольгу. Совсем молодой с кучей детей она осталась одна. Муж Василий был репрессирован. Сначала будущий зять не нравился Ивану: почему по людям ходит ­ он валенки катал по неделе у чужих людей, косяки вставлял (косячил). Когда зауважал, Василию жить оставалось уже немного.
Дочери Ольги Дина и Гея, будучи взрослыми, не забывали деда и бабушку. Как и в детстве, помогали им по хозяйству. Единственное, что не разрешал делать дед, так это поднимать тяжелое. Бывало возьмется Гея за мешок с картошкой, а он: «Не хватай, подвинься, тебе еще ребят рожать». А самому было уже 80.
До конца жизни Иван Яковлевич думал одну думу: что же это было тогда, много десятков лет назад, в лесной избушке. Ведь он находился там не один, другие тоже видели. Жили они с отцом и братьями в лесу уже вторую неделю. Как вышел Иван на улицу, слышит крик: «Эй, там, скажи нашим: у синего моря, у черного камня мати умерла». Попов обратно в избушку. Еще не пришел в себя от услышанного, как видит и он, и охотники: половицы раздвинулись, вылезает мохнатый ком и катится к двери. Дверь открылась, и ком укатился, исчез. Подумали, что всем это поблазнилось, но ведь дверь осталась открытой… А голубая лиса… Она ведь тоже была, ведь купили же ее.
В один из знойных летний дней 14 июля 1967 года, обув валенки, дед Ваня вышел на улицу. Поправил покосившуюся поленницу дров. Мимо проходили на сенокос мужики. Позвал в дом и говорит: «Давайте выпьем на прощание». Те посмеялись, но зашли, выпили. Иван дошел до кровати и повалился на нее. Подозвал жену, наказал, чтобы позвала Павлина достать с чердака доски, гвозди, приготовленные раньше на гроб. Сказал еще: ­
-Вот тебе, Машенька, 100 рублей на твои похороны, а ящик водки стоит в амбаре. Да не забудь, что курица запружена под корзиной (это чтобы не парила цыплят).
Отвернулся, схрапел и концы отдал. Так закончился земной путь 91­летнего лущевца Ивана Яковлевича Попова, оставившего добрый след и много детей, внуков, достойно служащих нашей Родине. А его жена, Мария Ксенофонтовна Попова, пережила мужа только на год.
Я тоже люблю Лущево. Здесь в 1876 году родилась моя прабабушка Заостровская Долина Федоровна. Здесь неброская, но красивая северная природа, которую я могу сравнить только с бестужевской. Здесь тишина, умиротворение. Заглянуть в этот уголок Дмитриевщины можно, свернув под указатель «д. Лущево, 5 км.», следуя в Кизему или обратно.
Пользуясь случаем, хочу поблагодарить всех, кто отдал свой голос за Дмитриевскую библиотеку, 1901 года образования – музей имени М.И. Романова – как достояние нашего района. Думаю, вы не ошиблись. Библиотеке есть чем гордиться, значит, есть чем гордиться и нашему району.

Татьяна Илясова, с. Дмитриево