Жизнь не напрасная, не случайная…

Каждый, кто едет по дороге Октябрьский – Кизема, за 8 км до станции видит полуразрушенную стелу, на которой еще можно прочесть указатель бывшего совхоза «Лихачевский». В 4 км от стелы стоит деревенька Кырканда, чьи избы густо ютятся на берегу Устьи.

Кырканда в переводе означает «изба из сухого дерева». На административной карте Архангельской области эта деревня значится как Кондратовская. Кырканда - это простонародное название - объединила Целинскую, Кондратовскую, Бурдаковскую, Харитоновскую. Эти деревни стояли друг от друга на небольшом расстоянии, и в них проживало 399 человек (сейчас жителейв Кырканде - 59). Все они были прихожанами Дмитриевской - Николаевской церкви Вельского уезда Вологодской губернии.
В 1926 году М.И. Романов, выдающийся краевед Севера, со школьниками исследовал деревни и сделал вывод: «В Кырканде живут худо. Грязи по домам много. Помои спускают под пол. Посуда у кого чиста, а у кого и нечиста…»
Плохо жили не только в начале 20-го, но и в 19 веке. Большинство жителей этих деревень христарадничали. Нищенство было самым выгодным промыслом. Что ни день, то рубль все равно навыпрашивают. Пили кыркандские мужики много. Скрывались от своих жен в Дмитриево, пробежав по правому берегу реки Устьи 6 км.: ведь в селе работало питейное заведение, которое и местные женщины, и кыркандские прозвали «дмитриевское горе».
А если отправятся мужики в день Святой Троицы на богослужение в Дмитриево, то уж тут без драки не обойдется. Обратно идут в изорванных рубахах и штанах, с синяками через деревню Горицу. Тут еще подерутся с местными, все горшки глиняные, висящие на огородах, перебьют.
Но славилась Кырканда катальщиками (в музее библиотеки есть грохота для взбивания шерсти из этой деревни, чтобы катать валенки), лудильщиками, коновалами, ходили мужики по домам других деревень класть берда для тканья.
Были охотники знатные. Стреляли белку, рябчиков, лисицу, куниц, медведей, рысей, лосей. Продавали эти трофеи дмитриевскому купцу Ивану Михайловичу Романову, а тот увозил и торговал в Великом Устюге, Вологде, Москве. Разные годы бывали по удаче. В один год рыси много словили и продавали очень хорошо.
Кырканда - деревня долгожителей. Здесь жили и живут по 90 и свыше 100 лет. Некоторые помнят еще, как и на медведей охотились: делали сруб, ставили западню, куда клали падаль так, что от малейшего прикосновенья лапой она падала вниз, а вместе с ней и медведь. Рябчиков ловили в волосяное силье. Стреляли из винтовки одной пулькой, дроби тогда ни у кого не было.

Все это было в конце восьмисотых…

Старожилы множество всяких историй знают из жизни своих деревушек. Что-то сами помнят, что-то рассказывали им предки. Больше ста лет назад ушли жители Целинской на сенокос, а вернувшись, увидели лишь пепелище. Снова отстраивались. Начался невиданный падеж скота. Возвели часовенку во имя святых мучеников Флора и Лавра. Стали служить молебен и падеж прекратился. О том, что падеж прекратился после постройки часовенки и молебен, мне рассказывали многие долгожители Кырканды. Еще не так давно исчез один из колоколов Часовни Флора и Лавра. Но остались фотографии 1978 года, где он запечатлен для нашей памяти.
Давно ушли в прошлое, стали историей те далекие – далекие годы. Но нет-нет, да и кто-нибудь из стариков со вздохом сожаления скажет: «Вот раньше-то было!» Но сожалеют они не о старой жизни, а об ушедшей молодости. Молодость и былая жизнь неразделимы, а время это, да и вся жизнь в прошлом – это работа, работа. Столько дел было, что и перекрестится некогда. Лишь отмечая Фролов день (31 августа), гуляли всей деревней – от мала до велика. Кадрили, песни пели да и драки, как водится, затевали. В этот день лошадей досыта кормили, на них не работали, чтобы падежа не было: выводили к Устье, купали, гривы в косы с лентами заплетали.
… Весной 1931 года в д. Кырканда был организован один из самых крупных колхозов в районе – колхоз им. Коминтерна. Сначала в деревне решили организовать три колхоза – «Ударник», «Трудовик» и «Свобода», но Устав не утвердили, и все они объединились в один колхоз.
В 1932-34-х годах его возглавлял 25-тысячник Богданов Анатолий Иванович. А 1937 году председателем был крестьянин-бедняк Рогачев Макар. Летом 1937 года он поехал верхом на лошади в Дмитриево. При въезде в хуторок Горица спешился и тут, в кустах, его нашли убитым… В 1958 году все колхозы укрупнялись, и «Коминтерн» был присоединен к колхозу им. Ленина, центр которого находился в селе Дмитриево.

… Не тревожит в деревне пустынные улицы крик петухов, во дворах не бренчат подойники, из калиток не выходят коровы, не слышно мычание (как, впрочем, и во многих других деревнях) - обычный день в Кырканде начинается с тишины…

Несколько лет назад я познакомилась с бабушкой из этой деревни Анной Михайловной Рогачевой, которой на момент нашей встречи исполнилось ровно 100 лет. Родилась она 4 сентября 1903 года. И ничего особенного, как считала эта женщина, в ее жизни не было. С детства возила навоз, боронила, косила и гребла сено, жала - безрадостное сиротское детство. Мама умерла, когда Аннушка была еще маленькой. А в 1924 году она вышла замуж за хромого Константина Арсентьевича Рогачева, который был на три года старше. В гражданскую войну ранило его в Плесецке: во время обстрела стояли под сосной с мехреньгским мужиком - тому ничего, а Косте - все осколки. Белые взяли его в плен. Просил, чтобы добили, но они относились к нему на удивление хорошо, даже лечили. Потом отпустили домой - с деревянной ногой. При жизни сам у себя осколки доставал. «Муж у меня хороший был, слова худого от него не слыхала», - рассказывала мне Анна Михайловна.
Весело и дружно досуг проводила кыркандская молодежь. За околицей было излюбленное место: там пели и плясали. У многих парней имелись однорядные гармони - играли на них песни и частушки. Вот такие гармони-то и делал будущий муж Анны. Сам был хорошим гармонистом - мастером. Принесут ему планки от старой гармошки, 2 метра ситца - и за небольшую плату он сделает новую. Тогда изношенных гармошек много было. Костя как-то на одной из вечеринок шепнул Анне: «Я давно тебя примечаю!» «Девки-то у него были, - рассказывала Анна Михайловна. - Да их родители за хромого не отдавали. А я нищая была, мне дородно и хромой. Сделали небольшую свадебку, но в церкви не венчались, хотя и церковь не так уж далеко была - в Дмитриево».
Вспомнила она, как маленькой девочкой была на престольном празднике в церкви: певцы запевают, запах ладана, тесно, прихожан на службу столько пришло, что не повернешься, руку не поднимешь. Одна женщина даже в обморок упала. Крестили Анну в Дмитриевской - Николаевской церкви, когда она была уже большенькой…
«Поп головой в купель сунул, - рассказывала бабушка Анна. И удивлялась. - «Помню, как грехи сдавала батюшке: - Грешна? Грешна, говорю, батюшка, грешна. А какие грехи у маленькой девочки?»
Кыркандчанке Анне Рогачевой столько выпало в жизни невзгод, что раздели их на десять человек, всем бы хватило с лихвой. После замужества все силы и время отнимало домашнее хозяйство. Пошли свои дети: десятерых родила Анна Михайловна. И всех на улице - в поле, в лесу, на повети, на берегу реки. Одни роды особенно остались в памяти. Шел 1930-й год. Поздней осенью, когда уже шуга на реке, решили они с мужем на лодке по речке Кизема на дальний сенокос за сеном съездить. А Анна должна была уже вот-вот родить. Мужу-то тяжело грести с деревянной ногой, поэтому правила лодкой сама. Пока плыли до сенокоса, в лодке разложили огонек. Тут Анну и прихватило. Причалили к берегу, кое-как выбрались из лодки, и на обледенелом берегу родила она мальчика - Ваню. Муж скинул суконничек, завернули ребеночка: сам и так был плохо одет, а тут и вовсе без одежды остался. Но одно заботило - как маленького не заморозить. Сено нагрели телом, туда Ванюшку и положили. Три ночи плыли до дому, останавливались в лесной избушке. Костя ребеночка грел, а Анна шест из руки не выпускала.
Плакала Анна Михайловна, вспоминая, как рожала Ваню. Погиб он в армии. В 1949 году Костя умер. «Как прокормить такую ораву детей? А одежи где взять?», - сетовала она. Вот так и жили с сестрой мужа, мыкались - в вечных заботах о детях, о каком-либо прибытке. А после пустили в свой дом садик, сами ютились в избушке, которая стояла невдалеке. «Хоть какая-то жирица достанется, да 12 рублей в месяц платили за дом», - рассказывала мне Анна Михайловна. Всю войну женщина у барабана молотилки простояла. Ела опилок, шишки клевера, если удавалось их незаметно сорвать. «А после войны операцию на желудке делали, 30 кг весила, но вот опять отжилась, - вздыхала, рассказывая, бабушка. И тут же. - Куда же гоже 100 лет-то жить!» Как-то пришла к ней подружка - 89 лет. Начали друг о друге расспрашивать. Подруга рассказывает, что траву у дома обкашивает. «Ну, ты-то еще молодая, только 89, можно и покосить», - вздыхала Анна Михайловна.
Минули годы и годы. Оглядываясь на прошлое, женщина все время говорила мне, что постылая у нее жизнь была. Из всех детей в живых только одна дочь 1940 года рождения осталась - Нина Константиновна. Можно себе представить, каково досталось ей за все годы с ворохом детишек. И всю долгую жизнь жила в Анне жалость к мужу-калеке.
Вот дом Нины, дом ее родителей. В нем веет позапрошлым веком: старинная кровать, очеп, на котором качалась зыбка, красивая, расписная прялка, сделанная и раскрашенная ее отцом. Жизнь Анны Михайловны Рогачевой не была напрасной, случайной, постылой. Да и больше века немного кто живет. Ее жизнь - это наша история, наше прошлое, каким бы горьким оно ни было. Вот такие женщины выжили в годы сурового лихолетья, пережили все испытания, ненастья - и выстояли. Их жизнь, как урок терпения, стойкости и скромного мужества.

Т.Г. Илясова, с Дмитриево