Гимн матери, гимн детям

В центре села Дмитриево стоит небольшой старинный дом. Неместный. Таких у нас немало. Ликвидировались хутора, вот и перевозили к нам, в центр, свои строения жители тех мест. Недавно снесли такой дом – двойню, также перевезенный с хутора Лойга. А подремонтировать его – долго бы еще прослужил. Вот так когда-то распилили громадный Романовский дом на дрова, аж пилы звенели от тугого дерева, а ему ведь было почти 200 лет. Исчезает старое Дмитриево, которое нам строили деды и прадеды…

В доме Нины Александровны Шестаковой глаз радуется – царит уют и идеальная чистота: ни пылинки, ни соринки не увидеть. На полу разостланы широкие домотканые половики, красиво заправлены кровати, высоко взбиты подушки, покрытые тюлевыми накидушками. Как раньше, у наших бабушек… А ведь Нине Александровне уже 86­й год. В 40 лет пришлось ей начинать все сначала – это новый дом, новое платье, новый стакан для чая, все новое для троих детей. В мае 1962 года страшный пожар сгубил всю(!) деревню. От хутора Средняя Лойга, а колхоз назывался «Безбожник», остались домики по краям. Не уцелели и все припасы семьи: два погреба, где в снегу хранилось мясо, ушаты с еще несъеденными грибами и ягодами, тоже зарытыми в снег, картошка. Целый год Нина Александровна после тяжелого рабочего дня шла с бидонами молока на станцию Кизема, а это 18 км, чтобы выручить денег на покупку нового дома. И вот в 1962 г. приобрели они с мужем Томом этот домик на хуторе Нижняя Лойга, окна которого почти вросли уже в землю. Сделали подруб, а в 1969­м вместе с домом вся семья переехала в Дмитриево. И вот уже 45 лет он живет в нашей деревне вместе с хозяйкой Ниной Александровной.
Александр Шестаков из Усть­Киземы и Парасковья из деревни Кырканда познакомились на вечерках. Он с 1901 года рождения, она с 1908 года. Полюбились друг другу и поженились в 1925 году. А в 1926 году родился первый ребенок, дочь назвали необычным и очень красивым именем Гармония, потом пошли Коля, Нина, Ерофей, Манефа, Евдокия, Дина, Лидия, Виктор, еще Манефа, Октябрина – одиннадцать детей! Последняя девочка родилась 1 октября 1944 года, поэтому так и назвали. Сейчас Октябрина Александровна Вебер проживает на станции Кизема.
Парасковья Дмитриевна была очень подвижной, сильной женщиной. Ребятишек рожала легко. Работает, работает, приспичит ­ родит ребеночка, и снова на работу. А приспичивало и в поле, и на печи, и на повети. А однажды родила прямо в хлеву, когда кормила скота. Не пойдешь ведь каждый раз в Дмитриево за 7 км., там бы и акушерка есть – Манефа Ивановна Романова, дочь торговца Ивана Михайловича Романова.
В годы Великой Отечественной войны забрали на фронт всех мужиков с Усть­Киземы Дмитриевского сельского совета. Остались в деревне инвалид Васечка да Филя ­ у него была бронь. Мужчина обеспечивал хлебом лесохимиков. Александр Васильевич Шестаков тоже был инвалидом 2 группы. Болезнь позвоночника не позволяла многодетному отцу наклоняться. Он мог это сделать, если только вставал сначала на колени. До мая 1944 года его не призывали в действующую армию. По дому работу всякую выполнял не сложную, преодолевая боль, валял, перекатывал валенки. Так вот эти двое ­ Филя и Васечка ­ написали заявление в военкомат на Александра: почему он не на войне, если дома все делает. В начале мая 1944 года пришла инвалиду 2 группы повестка на фронт. Долго собирали его в дорогу, долго прощались. Александр понимал, что, уходя, оставляет семью чуть ли не на голодную смерть, что, если его убьют, жене просто физически не справиться с хозяйством, с детьми, тем более одиннадцатый ребенок был еще в животе. Долго махал на прощание, чувствовал, видно, что не вернется. Шел, все время оглядываясь на родную Усть­Кизему.
«Шестаков Александр Васильевич, 1901 года рождения, д. Усть­Кизема, Дмитриевский сельский совет, рядовой. Пропал без вести в декабре 1944 года», ­ читаю в «Книге Памяти» по Устьянскому району, т.13. На сайте «Бессмертный полк» нахожу, что прибыл в часть, далее штампик ­ «пропал без вести».
Нина смутно помнит: у порога в доме ходят куры. Тут же невдалеке соломенный матрац. На нем лежит она, рядом в беспамятстве шестилетняя Маня. Девочки болеют черной корью, стонут. Маня погибнет, Нина выживет. Так семья Шестаковых станет на два человека меньше.
Из деревни стали забирать девок на сплав леса в Двинской Березник. Им было по 14­15 лет. Сколько слез девушки выплакали, боясь неизвестности! Парасковья Дмитриевна уговаривала: «Не ревите, на поезде железном повезут вас». Первый раз поехали, не знали, что и брать с собой, надолго ли. Лапти сразу же износились. Считай, потом работали босиком, обмотав ноги онучами. Девушки подивились, что у двинских лапти были сплетены из веревок, а наши – берестяные.
Из Котласа плыли на переполненном пароходе до Двинского Березника. Сопровождали мобилизованных на трудовой фронт милиционеры с собаками. И потом, на запань, все время приходили они, говоря: «Девушки, только не убегайте, все равно поймаем». Действительно, двух таких поймали, посадили на два года в тюрьму.
Работали от зари до зари эти дети, еды не хватало, по 600 грамм хлеба выдавали и больше ничего. А однажды пришли усть­киземские и увидели, что окошко в доме выставлено, в результате остались и вовсе без питания. На запани были большие поля с картошкой. Нина с подругами решили добыть ее сами. И вот они, вдавливаясь в землю, ползут на брюхе к полю, руками раскапывают гнезда, набрав в подол несколько картошинок. Пока обратно добираются, также ползком, часть продукта подрастеряют, 2 – 3 картошины останется, вымоют и тут же сырую с корками съедят.
Шесть летов ездила Нина на железном поезде, охраняемом милицией, на запань Двинского Березника. На второй год чуть без ноги не осталась. Девушки заторы разбирали, а бригадир прыгал с бунта на бунт. Бревна начинали скатываться, одно попало на ногу Нины, изуродовав ее: случился перелом, рваные раны. Гипс наложили от пальцев до паха. За вынужденный простой работнице ни копейки не заплатили, и никому не пожалуешься.
А дома мама оставалась с девятью детьми. Похоронка уже была получена. За погибшего отца дали паек – 500 грамм муки на всех, за которым нужно было сбегать каждый день в деревню Кырканда за 4 км. В работе Парасковье помогали старшие дети, средние водились с младшими, у каждого была своя обязанность по дому. А вот когда колхознице давали наряд на пастьбу коней, все дети помогали ей еще и потому, чтобы избежать нападения волков, которые даже днем бегали стаями.
Картошка в те годы росла плохо, вся мелочь. Особенно неурожайным был 1944 год. Родив в октябре одиннадцатого ребенка, Парасковья отправилась в Черевково, чтобы прикупить этого продукта. Возвращалась, когда грянул морозец. Привезла домой два мешка мороженой картошки. Женщина была в отчаянии.
Из полкило муки, которую выдавали за погибшего мужа, пекли буханку, ее делили по крошкам на 11 человек. Крестьянка сна не знала: днем работала в бригаде, ночью ткала. Нина по очереди с сестрами тоже не спали. В их обязанности входило нащипать достаточно лучины, следить, чтобы она полностью прогорела, всю ночь менять ее на светце, чтобы мама ни на минуту не могла остановить ткацкий станок. Тканье вдова уносила пешком за 80 км. до села Черевково, а если повезет, то и на подводе подъедет. Принесет оттуда сахарку, песочку, липких конфеток, крупы. Это было большим подспорьем семье. Корова своя молока давала мало, да еще в счет налога нужно было сдать 330 литров государству, детям доставался лишь обрат. В семьях, где отелится крова, за ночь съедали теленочка. Во­первых, от голода, во­вторых, что толку его растить, выкармливать, все равно придется сдать в счет налога.
После рождения 10 ребеночка Парасковье Дмитриевне был вручен орден «Мать – героиня», после рождения одиннадцатого ее пригласили в Москву в Кремль к Сталину. Там она получила Материнскую Звезду и привезла из столицы два мешка муки и ситцу. Всю свою оставшуюся жизнь вдова стеснялась своих наград, которые, завернутые в тряпочку, лежали в малюсеньком сундучке.
Нина Александровна до сих пор со слезами на глазах вспоминает свою маму, благодарит ее, что она не наложила на себя руки, не оставила сиротами одиннадцать детей, не отдала их в детский дом. Всю мощь своего волевого характера, мужественность женщина – мать направила на выживание, на сохранение детей.
А Нина, как могла, своей детской силенкой помогала семье. После работы на запани ее отправляли в лесные делянки Лущево, Линяки, Казово, Морданга, Чащево, Лойга. На вид девочка была крепкой, здоровой, поэтому пила­сортовка ей была не положена. Сама валила, сучья очищала, кряжевала. Дай Бог правильно накряжевать. Правильно – значит, точно отмерить, определить, что на пиловочник, что в баланс. Если не так сделаешь, то и под суд могут отдать. С этим было строго. Вот и думай, шестнадцатилетняя девчонка! А девчонка была полураздета, как, впрочем, и другие девушки. У всех лапти с онучами на ногах, становину булавкой заколют между ногами – вот и трусы. Лаптей постоянно не хватало, плести­то некому, все мужики на фронте. Приходилось матерям в других местах покупать эту обувку для своих детей.
Радость возвращения домой из леса у Нины была большая. Хотелось маму увидеть, обрадовать ее заработанными рублями, с малыми встретиться. А пуще хотелось в баню. До мостика деревенского бежит, верховицу снимет, потрясет от вшей, а они кусали совсем еще детское тело больнее, чем клопы.
На этот раз Нина добиралась до дому из делянки с разбитым коленом. Топор выскользнул из рук подруги, когда та обрубала сучья, и попал девушке в ногу. Поэтому дома пришлось лечить ее. Это расстраивало Нину, ведь надо еще для семьи помочь наготовить дров – веснодильник кружить. Коля, старший брат, подсечет елку да сосну, Нина обкорит деревья см. 80 от земли вкруговую, они подсохнут, а осенью спилят пилой – лучковкой. Наставят для присушки в козлы да чумы. Потом вывезут на лошадке к дому и пилят на дрова.
Помогала огромной семье Фелицата Васильевна, сестра погибшего мужа. У нее была корова, маленько молока оставалось, им она и делилась с племянниками. Кое­что Парасковья Дмитриевна выменивала у заключенных, которые жили в карьере у деревни Лущево, строили железную дорогу Коноша – Котлас. А то ведь дожили до того, что из бани не в чем выйти: носили одни лохмотья, которые тут же выстирают и ждут, когда они подсохнут. Не было ни обуть, ни одеть – ни­че­го…
Смотрю на фотографию. Вижу русскую женщину, женщину – крестьянку, женщину – мать, женщину – вдову, главу семьи, ответственную за одиннадцать детей. Худенькую, но очень сильную. Она проживет 91 год, ей нельзя было рано умирать, она жила и за погибшего мужа, который успел прислать одно письмецо – треугольник: «Сейчас пойдем в бой…» Он, который мог воевать только стоя, который упасть мог только мертвым, он даже не мог ползти.
У матери и детей добрые глаза. Чувствуется, что они очень любят маму. В центре Октябринушка, слева – Манефа, мальчик – Витя, который чувствует, что он тоже уже за отца. Видно, что дети послушные, взрослые по – детски, в ситце, который мама привезла от Сталина в награду за их рождение. Дружба, мир, согласие царили в той семье, царят между братьями и сестрами сейчас. Не разлучили их ни голод, ни невзгоды. Они уже были взрослыми, и всякое случалось в и жизни, но мама не давала в панику впадать, говоря: «Да разве такое мы выдержали с вами?» Парасковья Дмитриевна была уже старенькой, у нее спросили: «Прасковья, помогают ли дети­то тебе?». Она, поняв вопрос, ответила по – своему: «Помогаю, помогаю, как не помогать. Кому ягод, кому грибочков, кому денежек дам».
Усть­Кизема… Проезжая через мост, мы видим крутой, очень живописный берег. Сюда особенно любят приезжать летом на пикники, в любое время года на рыбалку. Да, здесь когда­то стояла деревенька – деревенька погибших солдат. 16 мужчин ушли на фронт Великой Отечественной, вернулись трое калеками. 13 погибших по фамилии Шестаковы. Война изменила тогдашний привычный порядок хуторка – теперь он стал вдовьим. И среди этих вдов Парасковья Дмитриевна Шестакова, которой я пою гимн.

Татьяна Илясова, с. Дмитриево